1

Без пяти минут одиннадцать Беллмен вошел в комнату дочери, и миссис Лейн поднялась, уступая ему место у постели.

– Гонг? – спросила она.

– На ваш выбор.

Миссис Лейн проследовала на кухню, где ее ждала Мэри.

– Что будет сегодня, мама?

– Нам самим решать.

– Может, пальнуть из пистолета у кухонного окна?

Ее мать нахмурилась:

– Мэри, это делается не для твоего развлечения. Что у нас было на днях? Вчера гремели кастрюлями, во вторник били в гонг… А в понедельник?

– Рояль?

– Мы не обязаны каждый раз выдумывать что-то новое. Я согласна разбить все тарелки, швыряя их с лестницы, если от этого будет хоть какой-то толк, но… Господи, уже пора!

Они помчались в гостиную и подняли крышку рояля. Миссис Лейн села на табурет с грустным и безнадежным видом; ее дочь пристроилась рядом с видом радостного предвкушения. Они подняли четыре руки, посмотрели на стрелки часов – и ровно в одиннадцать два десятка пальцев разом ударили по клавишам.

– Ну и гром! – удовлетворенно воскликнула Мэри. – Если она не услышит это, то не услышит вообще ничего!

Наверху Беллмен с часами в руке стоял над Дорой, глядя на ее лицо, тогда как отзвуки дисгармоничного аккорда разносились по всему дому.

В своем блокноте он сделал очередную пометку: «Реакции нет».

– Терпение, – молвил Сандерсон, когда Беллмен показал ему свои записи.

Дора дышала неглубоко, медленно и ритмично. Пульс у нее также был слабый, медленный и ритмичный. Она не реагировала на звуки и свет, большую часть времени проводила в подобии сна и даже с открытыми глазами была слепа, как новорожденный котенок. Волосы ее не отрастали, а миссис Лейн или Мэри каждый день стряхивали с ее щек все новые выпавшие реснички. Оказавшись меж двух миров, Дора не умирала, но и не жила.

– Она побывала на грани смерти, – сказал Сандерсон. – Сейчас ее состояние стабильно, и мы должны этому радоваться.

Беллмен получил свое чудо – и вряд ли мог рассчитывать еще на одно. Лихорадка выкосила многих жителей города, включая родных Беллмена; смерть вплотную подобралась и к Доре, но отступила за какие-то мгновения до конца. После таких потрясений Беллмен не задавался вопросом, почему ему была дана эта отсрочка. Он просто смотрел и ждал, что будет дальше.

День за днем он проводил у постели дочери и за это время ни разу не посетил фабрику. На седьмой день мальчишка-посыльный принес записку: дела идут обычным порядком, но не должен ли бухгалтер представить отчет мистеру Беллмену?

Тем же вечером Мэри провела в кабинет явившегося с отчетом Неда. С ним пришел мистер Крейс. В комнате стоял холод – Мэри развела огонь в камине, но пустовавшее целый месяц помещение не успело прогреться. Крейс впервые очутился внутри особняка, да и Нед бывал здесь нечасто. Они молча стояли посреди комнаты, разглядывая паркет, лепнину и прочие детали интерьера, исполненные любопытства и сострадания. Оба нервничали и потому сильно вздрогнули, когда вслед за скрипом двери наконец появился Беллмен. Отчасти такая реакция объяснялась произошедшей в нем разительной переменой – и дело было даже не во внешности, а в отсутствии внутреннего содержания. Несколько мгновений гости недоуменно всматривались в хозяина, как это бывает, когда ваш взгляд вдруг обнаруживает пустоту на месте чего-то привычного и хорошо знакомого.

Они выразили соболезнования в стандартных фразах. Нед не видел смысла в словесных излияниях – их лица и так сообщат остальное: что сказанное – это лишь малая часть от испытываемой ими скорби, что каждая семья в городке понесла утраты, но редко кто в такой степени, как Беллмен. Череда смертей в старом особняке уже выходила за все рамки… Но Беллмен, казалось, не видел их лиц и едва ли расслышал слова. Нед покосился на Крейса – тот был так же смущен и озадачен.

– Присаживайтесь, – сказал Беллмен, неопределенно махнув рукой, и гости опустились на стулья.

Сам он выдвинул кресло из-за письменного стола, как будто собираясь в него сесть, но так и остался стоять. Может, он не вполне осознает свои действия? Как им сейчас поступить: ждать его вопросов или начинать самим?

Молчание затягивалось, и наконец Нед прочистил горло:

– Как я понимаю, мы должны отчитаться о состоянии дел на фабрике в этом месяце?

Беллмен поднял руку к небритому подбородку и звучно поскреб щетину. Расценив этот жест как согласие, Нед приступил к докладу. Поразившая городок эпидемия не обошла стороной и фабрику, унеся многих работников. Несмотря на это, более половины заказов было выполнено в срок. Что до остальных, то доверительные отношения с заказчиками позволили почти во всех случаях договориться о переносе сроков поставки. Лишь немногие отказались перезаключать контракты. В целом все обстояло лучше, чем можно было ожидать.

Беллмен наконец-то сел в кресло, но по его виду невозможно было понять, слушает он или нет.

Нед шевельнул бровью, подавая сигнал Крейсу, и тот подхватил эстафету:

– Касательно технических и производственных вопросов…

Он вкратце описал возникшие сложности, рассказал о принятых мерах и объяснил, почему он действовал именно так, а не иначе.

Беллмен безотрывно глядел на свои сложенные на коленях руки.

– Здесь подробный отчет по всем позициям…

Нед протянул пачку листов, а когда Беллмен не выказал намерения их взять, поднялся и положил бумаги на стол. Крейс также поднялся, торопясь завершить эту тягостную встречу.

– А как Дора? – спросил Нед, предпринимая еще одну попытку достучаться до сознания человека, которого он считал не только своим нанимателем, но и другом. – Надеюсь, ей уже лучше?

Он встретил взгляд Беллмена. Заданный вопрос пробудил в глазах того какой-то темный всплеск, но ответа не последовало.

Перед самым уходом Крейс предложил встречаться хотя бы дважды в неделю, чтобы он и Нед держали Беллмена в курсе событий на фабрике. Хозяин дома рассеянно кивнул, и гости отбыли восвояси.

По пути на фабрику оба размышляли об оставленной позади семейной трагедии и о собственных горестях. Они миновали «Красный лев», где пятью месяцами ранее Крейс праздновал свою свадьбу, а затем кладбище, где он недавно схоронил жену. Каждый из мужчин думал о своем, при этом без труда догадываясь о мыслях идущего рядом. Когда впереди показались фабричные ворота, Нед сказал:

– А ведь он даже не выразил тебе соболезнования.

Крейс пожал плечами:

– Много ли толку в соболезнованиях? Да и тебе он никак не посочувствовал.

– Мама была уже старой, ее время пришло. Она это понимала, и я это понимал.

Неду незачем было оправдываться за Беллмена, но он мог сказать, и он сказал:

– Горе его надломило.

Крейс не замедлил шаг и не поднял глаза.

– Все мы надломлены, Нед, – молвил он угрюмо. А затем, пожевав губами как бы в попытке избавиться от ядовитой интонации, добавил: – Чего уж там. Кому-то страдания по карману, а кому-то нет. Нам на хлеб зарабатывать надо.

Все время Беллмена было посвящено заботам о дочери. Помимо бальзамов, масел и разных медикаментов, на столике у ее постели были разложены листы с регулярно обновляемыми данными: частота пульса, длина вдоха и выдоха, температура тела… Он стал настоящим экспертом по всевозможным оттенкам бледности и высматривал признаки румянца на ее щеках с тем же напряжением, с каким моряк после долгого плавания высматривает на горизонте признаки земли. Он был постоянно озабочен состоянием атмосферы в комнате. Не слишком ли здесь душно? Не прохладно ли? Нет ли сквозняка? Он открывал и закрывал окна, требовал дополнительных одеял и вскоре убирал их прочь. В ход шли стеганые ночные кофточки, варежки и меховые муфты – только затем, чтобы вскоре от них отказаться. В течение дня миссис Лейн и Мэри всегда были рядом, и он делил с ними уход за больной. А по ночам он дежурил у постели один.