– Что здесь происходит? – Это прибежал Пол, также получивший тревожное известие. – Боже правый! Кто это? Знаете его? – Не дожидаясь ответа, он повернулся к Уиллу. – Ведите его домой быстрее, пока не замерз до смерти! Его надо срочно обсушить и согреть.

Уильям чувствовал жжение глубоко в груди. Самостоятельно он идти уже не мог, и двое мужчин повели его под руки – или, скорее, поволокли, так как он едва переставлял ноги.

Тем временем оставшиеся на берегу люди перевернули утопленника лицом вверх.

– Это один из Смитов, – сказал кто-то. – Надо бы кого послать в кузню, братьям его сообщить.

– Да им начхать на него, – заметил другой. – Он с родней, почитай, и не знался. Как и с другими.

– Тут дело ясное: парень перебрал и сковырнулся с берега.

Пол вспомнил:

– Он, кажется, копал могилы? Вот бедолага.

Уильям, уже издали, оглянулся через плечо.

На снегу пламенело яркое пятно – медно-рыжие волосы, дочиста отмытые водами Виндраша.

Одинокий грач на вершине дерева скрипуче прокаркал какую-то фразу, понятную лишь мертвецу.

Первым делом Роза стянула с Уилла мокрую одежду, крепко растерла его полотенцем и обернула несколькими одеялами. Потом она загрузила в камин целую охапку дров. Потом вскипятила воду, развела в ней мед, добавила туда рому и дала мужу выпить эту смесь. Потом разогрела побольше воды для ванны, в которой он долго сидел, окунувшись по грудь, тогда как она ведро за ведром лила горячую воду ему на плечи. Потом вновь его растерла и надела на него столько слоев теплого белья, сколько он и не предполагал у себя в наличии. Потом подвинула кресло ближе к камину и усадила в него Уилла.

Сначала ему было жарко, а затем стало очень, очень холодно.

Младенец спал, но Дора, заинтересовавшись необычной суетой, выбралась из спальни и начала путаться у матери под ногами. Роза на нее накричала и отправила обратно в постель. Уилл слышал, как дочка всхлипывает у себя в комнате.

– Пусть придет, – сказал он.

Дора взобралась к нему на колени, и Уилл, еле двигая непослушными пальцами, обернул ее своим одеялом. Обильный снегопад за окном был для нее явлением необычным, как и отцовское присутствие дома в дневные часы. Немного повозившись, она притихла, дыхание стало медленным и ровным. Животом и бедрами Уилл ощущал вес ее тела – до чего же теплого!

У него начали слипаться глаза, все мышцы парализовала усталость, а когда он уже приблизился к границе сна, сами собой всплыли воспоминания: Люк в «Красном льве» – «Она была славной, твоя мама» – и ночь на улице в канун свадьбы – «А ты-то помнишь?».

Уильям проснулся от странного беспокойства. Еще только открывая глаза, он уловил какое-то мгновенное затемнение в комнате. Что-то секунду назад маячило за окном, перекрывая доступ свету. Он успел заметить темную фигуру, приникшую к стеклу и тотчас исчезнувшую. Встревоженный, он еще несколько минут безотрывно следил за окном. Там ничего не изменилось. Все тот же снежный пейзаж с вкраплениями дубов, протягивающих черные ветви поперек белесого неба. Встать и подойти к окну означало бы разбудить Дору; да и конечности его затекли настолько, что сдвинуться с места он мог едва ли.

Дора слегка пошевелилась у него на коленях.

Опустив глаза, он встретил ее полусонный взгляд. Она медленно подняла руку, и Уилл почувствовал, как тонкие пальчики скользят по лицу и опускают его веки. Милое дитя! Сердцебиение выровнялось. Как приятно ощущать тепло. Он слышал, как потрескивают дрова в камине; с кухни доносились аппетитные запахи.

Поудобнее откинувшись на спинку кресла, он успокоенно подумал, что какие бы несчастья и беды ни случались с другими людьми, он, Уильям Беллмен, был от этих вещей застрахован.

Были когда-то грачи – там, на деревьях за коттеджем, – припомнил он, погружаясь в сон. В детстве они каждое утро будили его своим гамом. А зимой на голых ветвях чернели их гнезда, как сегодня на тех дубах близ фабричной плотины. Но те грачи остались в прошлом. Навсегда.

Люк был похоронен как положено. Его братья не сочли нужным раскошеливаться на погребение, и все расходы – включая услуги преподобного Поррита – оплатил Пол.

– Кто-то ведь должен позаботиться о бедняге хотя бы после его смерти, – сказал он.

Уильям еще отлеживался дома после купания в ледяной воде, и Пол думал, что провожать покойного придется в одиночку. К его удивлению, на кладбище явился еще один провожающий – молодой владелец пекарни.

Когда все закончилось и могильщик обрел вечный покой в собственной могиле, Пол и Фред Армстронг обменялись рукопожатием.

– Я слыхал, это Уильям вытянул его из воды, – сказал Фред.

– Так оно и было.

– Вы не могли бы сообщить о смерти Люка вашему сыну, когда будете писать ему в Италию?

Пол озадачился:

– А они разве знали друг друга?

Фред помедлил с ответом, припоминая события одного очень давнего дня.

– Может, и не знали. Навряд ли. Мы тогда были просто детьми.

16

– Я вот думаю: не разослать ли нам людей с тонким слухом по кабакам вдоль Страудского тракта? – сказал Уильям.

Он вполне мог бы выразиться категоричнее: «Надо заслать к ним шпионов» или «Пора выяснить, что замышляет эта страудская братия». А такая задумчиво-предположительная формулировка подразумевала, что он лишь предлагает идею, которая нуждается в одобрении Пола.

Дядя был тронут такой деликатностью племянника, который теперь уже ничуть не уступал ему в знаниях, чутье и деловой сметке. Другое дело, конечно, право собственности. В редких случаях, когда мнения Уильяма и Пола расходились, как раз право собственности являлось решающим фактором. «Ладно-ладно, это твоя фабрика, дядя», – говорил Уильям, с улыбкой поднимая ладони в знак капитуляции. Впрочем, Пол этим преимуществом не злоупотреблял и, как правило, поддерживал идеи Уилла. А с некоторых пор он даже предпочитал наступать на горло собственной песне, если она звучала не в унисон с Уильямом.

Девять лет назад он назначил племянника своим секретарем, и все эти годы предприятие процветало. Портфель заказов был туго набит. Работники хорошо знали свое дело и трудились на совесть. Доходы существенно выросли и продолжали расти. Они расширяли производство, закупали новое оборудование и уже изучали возможность внедрения паровых машин. В одиночку он никогда не добился бы таких успехов. И в данный момент Пол не сомневался, что раз уж Уильям заговорил о возможных происках конкурентов из Страуда, у него были на то серьезные основания.

– Ты знаешь людей, подходящих для этого дела?

– Есть кое-кто на примете.

– Тогда действуй.

Уильям взглянул на часы. Начало шестого.

– По дороге домой я поговорю об этом с кем нужно.

Дома также все обстояло как нельзя лучше. Давно минули дни, когда он допоздна пропадал на фабрике, при слабом свете сверяя столбики цифр в гроссбухах. Теперь у него была другая жизнь.

– Какие планы на воскресенье, Уилл? А то приходи ко мне на обед вместе с Розой и детьми. Старому особняку пойдет на пользу небольшое оживление.

– Хорошо, мы придем, – сказал Уильям. – Значит, до завтра.

Пол мог бы в мечтах представлять Уильяма своим родным сыном. Он мог бы, глядя на Дору и двух ее младших братьев, представлять их своими внуками. Однако он не позволял себе увлекаться мечтаниями. Будучи мудрее своего отца, он понимал, что Чарльз никогда не женится и никогда не вернется в Уиттингфорд. Но какие бы известия о жизни Чарльза в Италии ни достигали его ушей, это не сказывалось на его любви к сыну. Хорошо еще, что эти сплетни распространялись на чужом языке и нашептывались иноземцами, не знавшими Чарльза в детстве. Пол Беллмен любил и сына, и племянника, но порой признавался самому себе: любить Уилла было намного легче.

После ужина Уильям усадил к себе на колени Пола и малыша Филлипа, а Дора устроилась рядом, привалившись к отцовскому плечу. Они собирали головоломку из трех фигурных кусочков ясеня, которые, при определенной смекалке играющих, должны были соединиться в нечто цельное. Уильям смешил детей, намеренно путаясь и складывая кусочки так и этак, но всякий раз неправильно.